"Я не скажу слова, которые услышал": Откровения бойца, выжившего после расстрела

Он совершенно не сломан и даже не подавлен своим состоянием. Наоборот, весел и зол. Ненавидит врага, презирает "тыловых крыс" и шутит напропалую. Скоро у него будут новые ноги и руки. А пока он проходит реабилитацию.

У Дениса правая нога ампутирована выше колена, левая – ниже колена. С руками тоже не всё хорошо. На правой кисти – только большой палец и мизинец, да и те без верхних фаланг, а указательный, средний и безымянный пальцы были оторваны взрывом. Они болтались на жилах и мешали ползти, поэтому он сам себе их отгрыз.

На левой руке у него пальцев нет вовсе — отморозил: когда несколько часов полз к своим, хватаясь ими за снег. Потом их пришлось отнять из-за начавшейся гангрены.

А ещё в него в том бою попали три пули, он задирает футболку и показывает входные и выходные отверстия.

От него веет чем-то настоящим, забытым. Должно быть, такими были богатыри. Которые ни в огне не горят, ни в воде не тонут. Денис гордится, что воевал в ЧВК "Вагнера", но не хочет называть фамилию… Из-за бабушки.

Она меня воспитывала с года и, грубо говоря, до того момента, пока не попал на войну. Бабушка думает, что я до сих пор воюю. Я не знаю, как ей сказать, что её единственного внука "разобрал" танк. Это известие её убьёт,

– говорит Денис.

Лучше уж приехать к бабушке с руками и ногами, пусть и искусственными. 

Денису было даже тяжелее, чем легендарному Маресьеву, ведь он ещё лишился пальцев на руках. Скрин с сайта bug-voen-poisk

Денис – из числа бывших заключённых, набранных ЧВК "Вагнер". Он скуп на истории о своём прошлом. Говорит только, что до начала войны в Донбассе делал витражи – прозрачные стеклоаллюминиевые конструкции.

После того как случился госпереворот на Украине, не смог остаться в стороне:

Не могу смотреть, как простые люди страдают. Мой прадед ушёл на войну в 17 лет и расписался на Рейхстаге. Если бы я не поехал в Донбасс, он меня бы не понял. Тогда, в 1945-м прадед не добил фашистов, сегодня приходится добивать нам.

Денис пошёл бороться с нацистами. Скрин с сайта orenburzhie

О пути, который он прошёл в составе ЧВК "Вагнер", Денис тоже рассказывает не много:

Бои шли каждый день. Бывало, непрерывно по трое суток…

И за это время он не мог ни есть, ни спать. Максимум – покурить, да и то в те секунды, когда заряжал магазины. Иногда приходил после боя в блиндаж, не успевал раздеться, просушить одежду – снова надо было уходить на задание.  

Но зато Денис в подробностях описывает свой последний бой – то, как он выжил и выстоял. Денис – пациент военного психолога Светланы Лазаревой, о которой Царьград недавно писал.  Иногда она вставляла свои пояснения. Светлана прошла войну в Чечне и ей было что добавить к его рассказу.

Страшная сказка "Венского леса"

 – Мы выходили в составе разведгруппы. Переночевали в трубах на окраине леса, от которого до Бахмута ещё надо было идти. Естественно, в лесу (который там называют Венским) разбрелись кто куда – в кучки на СВО лучше не собираться, потому что птички (дроны) никогда не спят. А зимой воевать вообще проблематично. Нет зелёнки (растительности), в которой можно укрыться, и даже если ты будешь весь белый, то следы на снегу заметят и с дрона, видно куда ты потопал. Зимой воюют только полные отморозки, но мы такими и были...

В Бахмуте даже зимой было жарко. Скрин с сайта rtvi

К часу дня прибыли в заданную точку, но по дороге нас уже срисовали. Как только вышли на исходную позицию, по нам начал работать АГС (станковый гранатомёт) – на нашем языке "собака", потому что его выстрелы похожи на гавканье. Запросили поддержку – нам сделали дым, и мы, рассеявшись в нём, пошли в накат (наступление). Было два часа дня. По нам начала долбить их арта. Первый прилёт – и уже есть пара трёхсотых. Мы подняли птичку, посмотрели, где враг. И тут я услышал впереди звук мотора танка.

Всякий, кто был в бою, знает, что опаснее танка нет ничего. Он страшнее артиллерии, РСЗО, "Солнцепёка". Мы называли танк сатаной. Потому что скорость снаряда, выпущенного из его орудия, – 2,7 км в секунду. На практике это означает, что если танк стоит от тебя в километре или полутора, то сначала идёт прилёт, а уже потом ты слышишь выстрел, если, конечно, прилёт не в тебя.

Даже если снаряд, выпущенный танком, просто пролетит над человеком метрах в десяти, у того внутри всё полопается: он не умрет, но станет овощем – будет только лежать и хлопать глазами. С одной из жертв такого "пролёта" я через несколько дней после описываемых событий встретился в госпитале.

Опаснее танка на войне нет ничего. Фото: Petrov Sergey/Global Look Press.

Танк начинал бить в шахматном порядке – перед – зад – середина. И первые пацаны уже разлетелись на части. А мы ползём дальше – вперёд, потому что в нашем автомобиле нет задней передачи. И ещё потому, что в бою есть такое правило: чем ближе ты к врагу, тем меньше опасность от его артиллерии – она не станет стрелять по своим.

"Мы поменялись местами, и его не стало…"

Нас было трое: я посередине, два моих товарища по бокам. С одним мы уже давно воевали: и мерзли, и плыли (в Донбассе такие ливни, что просто потоп), и делили всё. А третьего дали нам молодого, и он вдруг стал жаться ко мне. Я от него уползаю, третий товарищ уползает от меня. А для танка, если вы соберётесь в кучку, вы приоритетная цель. Тем более если его огонь корректируют.

Этому танку кто-то будто пальцем показывал, куда бить. И точно, он по нам выстрелил, спасло то, что за считаные секунды до прилёта мы успели забиться в углубление в земле – на наше счастье, какой-то другой боец там был до нас и немножечко окопался. После взрыва вылезли из этой щели и снова пошли в накат.

Для меня не принципиально, с какой руки стрелять – с левой или с правой. А вот мой товарищ – правша, а полз левее меня, и ему было неудобно. Он предложил мне махнуться. Только поменялись, сразу новый прилёт — прямо в него! Он, наверное, даже не понял, что с ним случилось.

Он часто рассказывал мне про свою маму, которую не видел уже 10 лет и по которой очень соскучился. Они так и не встретились из-за того, что он в тот момент решил со мной поменяться местами. У меня на глазах мой товарищ превратился в кровавый пар. Я смотрел на это облачко, и до меня медленно доходило, что им должен был оказаться я. Скажите, и как теперь с этим жить?

Зимой маскировка уже не спасает, дроны видят всё. Фото: news.ru/Global Look Press

Товарищ погиб, а мне на правой руке оторвало три пальца. Но я это обнаружил не сразу, а когда попытался взяться за пистолетную рукоять автомата. Хватаюсь за неё, а она выскальзывает. Поднимаю руку: ох ты ж! На большом пальце и мизинце отлетели фаланги, а остальные пальцы висели на жилах. И хоть мне всё равно с какой руки стрелять, я бы не смог этой культей удерживать автомат, мне было бы трудно поменять магазин.

Я стал для своих обузой. Говорю пацанам:

Братцы, я больше вам не помощник.

Разворачиваюсь, начинаю отползать и тут подо мной разорвалась земля: я полетел вперёд и воткнулся головой (благо она была в каске) в какое-то дерево. На этот раз меня ранило в ноги: правая болталась выше колена, а на левой срезало пальцы и была обрублена пятка, но я никакой боли не чувствовал из-за шока и выброса адреналина.

Я полз на левой руке, левой коленке и правом локте. Три пальца правой болтались на жилах и мне мешали, дергались, били по лицу, мне их пришлось поотрывать зубами и выплюнуть.

Только шоком могу объяснить тот факт, что мой организм несколько раз сам поднимался, делал пару шагов на увечных ногах и снова падал. Я не останавливался. Понимал, что если остановлюсь, остановится и моя жизнь.

Я был не один. Рядом полз ещё один хорошо знакомый мне парень. У него тоже были перебиты ноги. Мы как могли жгутанули друг друга. За нами ползли и другие: кто-то без ноги, кто-то вытекал, кто-то уже умер, но ещё этого не понял и полз на инстинкте. Накат начался в два часа дня, а в полпятого от семи групп уже ничего не осталось.

Мы ползём назад на оттяжку, а другие группы идут и идут вперёд нам навстречу. Они шли выполнять задачу и не должны были на нас отвлекаться. Единственное, спрашивали: "Промедол нужен? Может жгутануть? Промедол нужен?" 

Когда ползли, мы натыкались на тела пацанов, но не хотелось их обползать – ползли прямо по ним. У некоторых я левой рукой щупал пульс, думал, может, кто-то ещё живой, но они уже остывали.

Вокруг от взрывов падали деревья и запросто могли нас придавить. Той лесополосы больше нет – она теперь напоминает редкий кустарник.

Когда пересекали открытое место, кто-то дал по мне очередь и попал в правый бок — две пули вышли сверху, а одна, сломав пятое ребро, залетела в лёгкое. Я решил: всё, приехали. Полежал, покорчился. Потом думаю: а чего лежать? И пополз дальше.

Про пулю калибра 5.45

Сравнивая две пули от автоматов Калашникова – калибров 7.62 и 5.45, скажу, что цель первой – пробить, а второй – поиздеваться. Пуля 7.62 летит и летит, и ей пофигу, что прошивать – дерево, железобетонную стенку или бронежилет. А пуля 5.45 со смещённым центром тяжести – если заденет хотя бы маленькую веточку, сворачивает.

Эта пуля лавирует: войдёт в ухо, выйдет через пятку. Если она попадает человеку в бок между передней и задней пластинами бронежилета, то будет его долбить изнутри, выворачивать наизнанку, рикошетя от этих пластин. Мне повезло, что в меня выстрелили этими пулями издалека, и они попали уже утратив часть своей силы и скорости.

Выстрел на войне может не убить, но сильно изуродовать человека. Фото: Komsomolskaya Pravda/Global Look Press.

Наконец, нам навстречу попалась группа эвакуации. Но они, увидев, что мы можем двигаться, побежали дальше: "Пацаны, крепанитесь, нам вперёд надо, там есть другие". "Да не вопрос. Ладно, дальше мы уже сами".

Бежит вторая группа с носилками. И тоже мимо. Один из парней – позывной Чапай – говорит мне: "Братан, не могу. Хочу, но не могу!" (пользуясь случаем, передаю Чапаю привет!).

Мы ползли, и у меня уже ехала крыша. Наконец добрались до блиндажей. Когда-то это были боевые блиндажи, но по мере продвижения вперёд ЧВК "Вагнер" они стали местами сбора "трёхсотых" — легких и средних. Раненые доползали сами до этой точки. И оттуда их уже забирали на эвакуацию.

Пришла медгруппа с носилками. Нам предложили самим решить, кого уносить первым. Я сказал, чтоб уносили товарища, потому что у него были дети. Попросил только побыстрее вернуться за мной.

Я остался один, спустился в блиндаж. Темно. Мороз лютый. Но именно он меня спас. Я хоть и был зажгутован, но плохо и не везде. И по идее должен был вытечь. Но из-за холода замедлился процесс циркуляции крови.

Нащупал в блиндаже какой-то спальный мешок. Расстегнул свой "мультикам" (тактический боевой костюм. – В.Ч.), залез левой рукой в правый карман – достал пачку сигарет: как прикурил, неизвестно. Заметил, что пальцы на левой руке сами непроизвольно сжимаются, понял: начинают отмерзать. Курю и думаю:

Ну вот и всё: теперь точно конечная.

Докурил, залез в спальник. Засунул левую руку в правую подмышку и вырубился.

О куреве на войне

Между курением и едой на войне всегда выберут первое. Курево – святое, а еда – риск. Перед выходом на задание лучше не есть, а именно покурить, чтобы не дай Бог в самый неподходящий момент не прихватило живот. Если человеку приспичит в разведке и он скажет: "Извините, мне надо присесть", на него посмотрят как на сумасшедшего. Самое мягкое, что он услышит: "Зачем жрешь так много?".

Или допустим, тебе идти на задание, а у тебя зуб разболелся. Что делать? "Табачок из сигаретки вытрухнул, в кучку подсобрал, в дырку зубика      затромбовал – и он перестанет болеть. Никотин затупляет нервные окончания.

Последнее, о чём просит на войне умирающий человек: не попить, не поесть – закурить. Ему раскуривают и дают сигарету, он делает две-три затяжки – и так с ней во рту и уходит в вечность. Ночью в тепловизор дым от сигареты виден в радиусе 3 метров, поэтому бойцы приподнимают бронежилеты, засовывают голову в куртку и дымят внутри неё.

"Мама вытолкала меня с того света"

Пока я был без сознания, прибежали пацаны и забрали меня. Что было дальше, уже потом рассказал мехвод, который нас вывозил, — дядька, который прошёл две чеченские войны и ещё успел повоевать на Украине. Он нарушил приказ: снял с брони лёгких раненых и вместо них загрузил нас – пятерых тяжёлых, валявшихся без сознания.

Сначала должны эвакуировать лёгких, потом средних, а уже последними нас. Потому что лёгкий может превратиться в среднего, средний в тяжёлого, а тяжёлый – в "двухсотого". Лёгкого можно вернуть в строй, а зачем спасать тяжёлого? Какой из него дальше боец?

В общем, он нас пятерых загрузил, но по дороге трое "отъехали". Нас двоих привезли в больницу Первомайска, оказали первую помощь и дальше отправили в республиканскую больницу Луганска. По пути, в скорой у меня остановилось сердце. И я увидел свою покойную маму.

Говорю: "Привет. Я к тебе пришёл". А она как восковая фигура – такая красивая и во всем чёрном – толкает, гонит меня: "Уходи отсюда". И вытолкала. Я попал в другое место – там мне задавали вопросы, а у меня для ответа на них было только два слова: "да" и "нет". Я ни за что никому не скажу последние слова, которые там услышал. А потом меня оттуда вывела моя кошка – её тоже давно нет, а там она была красивая и пушистая. Я хотел взять её на руки, но она не давалась, отпрыгивала. И ушла. А я очнулся в карете скорой помощи.

У меня была клиническая смерть – остановка сердца на 7 минут. И дай Бог здоровья тётеньке-врачу, которая меня реанимировала – вернула к жизни. Говорят, я сказал ей номер своего жетона и зачем-то номер автомата. Полез в карман, нащупал сигарету, зажигалку, прикурил, сделал три тяжки и упал в кому. На 20 дней.

Очнулся в госпитале на искусственной вентиляции лёгких и увидел ангела. Им была врач, очень красивая.

Когда сняли с ИВЛ, я ещё имел обе ноги. Но пришли хирурги и говорят: "Дай нам добро на ампутацию правой – в ней осколки, и раны уже начали гнить. Мы можем достать все осколки, но нога у тебя так и останется буквой Г. Ты не сможешь надеть на неё протез, так и будешь сидеть всю жизнь в инвалидном кресле. Даём тебе двое суток на размышление".

Мне не понадобились двое суток. Уже на следующий день я подозвал хирурга и сказал: "Поехали!"

Привезли в операционную, велели сесть, скрестив руки. И именно та девушка, похожая на ангела, делала мне укол в позвоночник. Спинальная анестезия – это когда у тебя ниже пояса всё будто отмирает, а сверху работает, ты можешь даже руками махать. Когда мне на моих глазах пилили ногу, у девушки-ангела лились слёзы...

Среди ночи, как только отпустила анестезия, я подорвался от боли – кожу на ноге натянуло так, что, казалось, сейчас разорвёт.

Неделю я умирал. Без морфия не мог спать. Промедол не действовал. Спасала та девушка-врач, она стала ко мне приходить. Мы разговаривали. И я вдруг понял, что дальше жить без неё уже не смогу. Но не знал, как об этом сказать. Понимал, что у меня нет вариантов. Скажу, а она ответит: "Ты себя видел?". Но меня перевели из реанимации в общий корпус, а она продолжала приходить, хотя, по идее, уже была не должна.

Наконец, я собрался признаться, но она меня перебила:

"Подожди. Давай сначала я сама тебя все объясню. Тебя привезли, когда была моя смена. Ты лежал красивый, и от тебя шёл удивительный запах".

"Какой запах? Я два месяца не мылся".

"Запах пороха и мужика".

Ну и как-то вот так полюбили друг друга. С тех пор мы вместе…

Уменьшение себя

Правую ногу мне ампутировали выше колена, но это оказалось ещё не всё. Скоро врачи пришли и по поводу левой ноги. Она была почти целая — только срезаны пятка и пальцы, — но неустойчивая. И, как мне сказали, на такую ногу не поставить протез.

Я согласился на новую ампутацию: для улучшения будущей ходьбы отрезали ступню. Занесли инфекцию. Начался остеомиелит – стали гнить кость и мясо. Мне их чистили, чистили. Потом новая ампутация, ещё одна… Моя левая нога уменьшалась на глазах. В общей сложности я шесть раз давал согласие на то, чтобы от меня что-то отрезали. А потом один военный врач, который ещё в Чечне оперировал пацанов под обстрелами, сказал: "Поменяй хирурга. А то он так постепенно тебе кое-что отрежет".

Я упросил перевести меня к другому врачу — Игорю Игоревичу Куликову. Умолял оставить хотя бы одно колено. Его методы немного радикальны, но эффективны: он спас мне коленный сустав. Прям спасибо ему!

Я буду ходить. Левый коленный сустав у меня будет свой, а правый — электронный. На одну руку тоже поставят протез, а на другую три бионических пальца. Протезируюсь в Петербурге, мне очень помогли волонтёры, а больше всех – Катя Беркутова. Напишите про неё, пожалуйста.

Про мужество

У Дениса только одна государственная медаль "За отвагу". Остальные все – вагнеровские: медаль "За отвагу", медаль "За взятие Бахмута" и куда более почётная "Бахмутская мясорубка" (глядя на Дениса, понимаешь глубокий смысл её названия — он действительно как в мясорубке побывал). На обратной стороне этой медали написано:

8 октября 2022 года командованием ЧВК "Вагнер" и генералом С.В. Суровикиным было принято решение о начале операции "Бахмутская мясорубка" с целью спасения Российской армии и чести России.

Есть два креста за ранения – 1-й степени. А самой почётной Денис считает медаль с загадочной аббревиатурой W проект 42174. Этим кодом обозначают награду, вручаемую заключённым, воевавшим в составе ЧВК "Вагнер".

Здесь явно не хватает ордена Мужества, ведь человек, выбравшийся из мясорубки в таком состоянии, реально мужественный.

Мужество на СВО понятие относительное. "Мужика" (так неформально называют это орден), по идее, надо давать за стойкость, за героизм. Но есть люди, которые удостоились его просто за ранение. Некоторые даже не доехали до передка, ни в кого ни разу не выстрелили, потому что по пути их колонну разбили. Общественность не разбирается, воевал человек в реальности или нет, для нее главное – медаль или орден. Война не место для пиара, но на СВО перегибов хватает, и для кого-то она именно пиар.

"На нас смотрят как на диких"

В кодексе ЧВК "Вагнер" есть напутствие зекам, отдавшим долг Родине и возвращающимся в мирную жизнь – на свободу:

Ты закончил свой контракт! Ты воевал, ты побеждал! Мы тебя многому научили. Родина по праву оценила твои заслуги. Сегодня ты попадаешь на волю к мирным жителям, которые благодаря тебе не знают, что такое ужасы войны. Будь скромен! Не кичись, если сотрудники правоохранительных органов задают тебе вопросы, не посылай их на три буквы. Реагируй на всё спокойно. Соблюдай кодекс правил. Помни, что твои товарищи ещё воюют, и от того, как общество приняло тебя, зависит их дальнейшая судьба. Если к тебе отнеслись несправедливо, если тебя попытались ткнуть носом в твоё прошлое, не проявляй агрессии. Звони! Мы всё обсудим!

И подпись: Командир.

Но мирная жизнь для этих людей всё равно испытание. Денис уже больше года на воле и делится наболевшим…

– Когда меня везут по улице на коляске, я часто встречаюсь взглядами с людьми. На меня и на других таких же парней многие на гражданке смотрят со злобой, с опаской, как на каких-то животных. Они думают, что мы можем свою агрессию направить на них. Почему? Мы же их за-щи-ща-ли. Как я могу сделать плохо тому, за кого готов был умереть?

Эти люди даже не задумываются, что они работают, тратят деньги, пьют, едят, просыпаются, влюбляются лишь потому, что за них полегли пацаны. По их глазам видно, что они не готовы к нам. Получается, мы были готовы отдать свои жизни за них, а они не готовы нас встретить.

Мне 30 лет, а я уже чувствую себя по жизненному опыту стариком. Мне в мирной жизни сейчас очень трудно найти собеседника. Мне сложно разговаривать со своим ровесником. Ему что ни говори, он как мячик: куда ни пни – отлетает. У нас разные ценности. Начиная с мелочей.

У нас на фронте однажды была ситуация: у каждого есть сигареты, но ни у кого нет зажигалки – только мокрая коробка спичек одна на всех. Обо что мы их только не тёрли, с грехом пополам прикурили. Мы были счастливы. Проведите эксперимент: киньте на улице зажигалку – поднимут только те, кто воевал. Проверят, рабочая ли, и положат в карман. А мирный человек пройдёт мимо, рассуждая: "Зачем? Если вдруг завтра моя зажигалка выйдет из строя, куплю новую". А на войне нет "куплю". И "завтра" там может не быть.

Между военными и гражданскими пропасть. Фото: Alexander Legky/Global Look Press.

Гражданский человек может ложиться спать с мыслью: "Какой я несчастный – у меня начальник козёл". Он не может проснуться без кофе. Не знает, чем заняться от скуки. Ищет новых впечатлений и ощущений: прыгает с парашютом, лезет на Эверест.

Задолбал начальник? Приезжай на фронт. Хочешь впечатлений на всю жизнь – сходи на войну. Будешь потом пытаться это забыть и не сможешь.

Там, для того чтобы проснуться и идти рвать врага, не нужны ни будильник, ни кофе. Там ты понимаешь, что нужен своей стране. И там понятно, кто свой, а кто враг. А здесь непонятно. Там прикроют, а здесь подставят.

На войне люди имеют ценности. Там ты чувствуешь пацанов. Каждый из нас друг для друга важен. А кто для кого по-настоящему важен здесь на гражданке? Каждый сам по себе в своей квартирке сидит, свои проблемки решает. И свой телефончик читает про то, как хорошо русская армия на Украине справляется.

"Мы и украинцы…"

Со Светланой Лазаревой я могу говорить часами. Она меня понимает. А до неё ко мне приводили всяких "недопсихологов". Им начинаешь рассказывать, а у них слёзки на глаза наворачиваются, и они задают дурацкий вопрос: "Что вы чувствовали, когда убивали?". Большинство людей, которые это делали на войне, ответят: "Отдачу приклада". Да ничего я не чувствовал! Что я мог чувствовать? Только одно: что я живой, а он уже нет.

Я ему, как и он мне, автомат насильно в руки не вкладывал. Ну а раз взял автомат, доводи дело до победного, либо сдохни. Да, я знаю, что украинцам, перед тем как вложить автомат, вкладывали ещё мусор в ухо. Объясняли, что бандеровцы не такие уж плохие ребята, а немцы даже давали малышам шоколад. А про то, что во время Великой Отечественной войны от рук фашистов погиб каждый пятый украинец, они не помнят уже.

Им 30 лет хватило, чтобы всё позабыть, а мне и трёх тысяч не хватит. Я даже слушать это не стану, потому что я уже слушал ветеранов войны. В нашем гимне поётся "Предками данная мудрость народная". Мне её дали.

Светлана готовит Дениса к встрече с бабушкой. Фото автора.

А ещё я сам немного углубился в историю – почитал, подумал, проанализировал. Вы чего, ребята, какой Бандера? Где ваша мудрость, украинцы? Где вообще ваши мозги, что вы начали зиговать, цеплять на себя свастики, рисовать на танках кресты? Как можно забыть свою историю, своих предков и встать на сторону тех, кто уничтожал твой народ?

Я считаю, мы и украинцы ничего больше друг другу не должны. Предатели – они и есть предатели. И заслуживают лишь одного…